Кевин значительно изменился за прошедшие пару недель; старые знакомые, глянув на него, сказали бы, что он сильно сдал. Но насколько он изменился, сам Хиггс понял только тогда, когда пришлось набирать номер редакции «Chicago Newsday»: он не стал звонить со стационарного рабочего телефона, вдруг смутившись присутствию коллег в общем кабинете, сворачивая окошко с меланхолично изучаемым сайтом газеты и виновато улыбаясь, словно он смотрел сайты запрещенные; разговаривать по телефону он вышел на улицу, воровато прикрывая мобильник ладонью – от дорожного шума, оправдывался он, но на самом деле ему было стыдно признаться в том, что его, Кевина Хиггса, жену убили.
Раньше, в начале карьеры, он легко звонил незнакомым людям и навязывал услуги их страховой компании, и это было нормально, естественно, даже забавно. У него был приятный голос, хорошая дикция и мягкий смех на заготовленные шуточки: когда Кевин вел беседу, он представлял себя кем-то иным, более удачливым и обаятельным, чем он обычный, но горе выбило у него почву из-под ног, и бодрость в голосе стала совершенно картонной и ненатуральной; впрочем, ему предлагали взять отпуск, но он отказывался.
Секретарь редакции упорно не хотела назначать ему встречу, даже когда он, сбросив и перезвонив спустя очередные пять минут, сказал, что он готов сделать сенсационное заявление; его переадресовывали на рядовых журналистов, но это, в данный момент, не устраивало Кевина: он еще не успел отчаяться и потому верил, что ему могут помочь люди влиятельные. «А я все равно приду!», – Хиггс буркнул, с силой нажал на кнопку сброса и недовольно посмотрел на экран простенького телефона-раскладушки. Он разозлился, но ударить кулаком по стене или входной двери было бы слишком нелепо; кроме того, из офисного центра выходили посетители.
Отпросившись у начальства, что делал не так уж часто, обычно заставляя Дору крутиться и подстраиваться с графиком, Кевин подъехал к зданию редакции. Он пробовал было прорепетировать свою речь по пути, но отвлекался на траффик и мысли о домашних заботах: успеет ли он забрать девочек с их занятий, не устроит ли Джорджи истерику, как в прошлый раз, за его опоздание, покормила ли соседка Чарли, добродушного ньюфаундленда-трехлетку, правильным кормом, – и с каждым километром по удалению от дома (от редакции до его пригородного дома будет трудно возвращаться) на него наваливались все новые тревоги и мелкие, даже мелочные дела, и это очень, очень нервировало.
Собственно, с секретарем он не хотел ругаться. Кевин прекрасно понимал, что каждый просто выполняет свою работу, но уже устал от этой фразы, до слез и тошноты. Он собирался войти в кабинет главного редактора так, словно и сам был уважаемым жителем Чикаго, но на деле – влетел, сшибая дверь и пытаясь стряхнуть с локтя повисшую миссис Дженкинс-Деннерс-Доннован; у него уже болела голова от всех этих фамилий.
- Мистер Рамирес! – Он начал взволнованно, но не вытерпел и снова рявкнул на женщину: – Да оставьте же вы меня в покое! Я уже прошел!
С сотрудником безопасности он бы не смог так бесшабашно, и Кевин взмолился:
- Мистер Рамирес, мне нужна минута вашего времени!
Хотя свою историю он мог рассказывать часами.

Кевин зло зыркнул на секретаршу, вырвал свой локоть, оттолкнув женщину ничуть не деликатно и победно вскинув подбородок. Дополнительные препятствия, особенно в столь щекотливом положении, в котором очутился он, не стимулировали Хиггса: он уже не был двадцатилетним юнцом-максималистом, а отказы действовали на его подвижную психику весьма удручающе и обескураживающе; вне сцены и вне работы Кевин был весьма скромным человеком, к тому же привыкшим к семейной рутине и вовсе не желавшим начинать все сначала.
- Благодарю, мистер Рамирес. – Хиггс расплылся в профессионально вежливой улыбке, представляя, что сидящий перед ним мужчина – важный клиент, которого нужно убедить в принятии необходимого ему решения, хотя небрежность фразы его задела. Повинуясь инстинкту, Кевин присел на самый краешек стула. Он подался корпусом вперед, шумно втянул воздух сквозь зубы и беспомощно сжал кулак.
- Мистер Рамирес, у меня обычная семья, две маленькие дочери. Мы занимаемся спортом, гуляем с нашей собакой, смотрим телевизор, читаем газеты… – С газетами он слегка приврал, обычно читая новости в Интернете, но нельзя было заявиться к главному редактору и признаться, что считаешь периодические издания ненужной макулатурой. – У меня была обычная семья.
На глаза навернулись слезы, и в горле застрял комок из слов и восклицаний. Как он теперь тосковал по этой тривиальности, которая, казалось, раньше душила и тяготила его! Все очень неприятно перекрутилось.
- Несколько недель назад мою жену убили, мистер Рамирес. Вы можете себе представить, чтобы вашу жену убили?
Кевин посмотрел на журналиста с отчаянием, прижимая кулак к груди и явно не в силах переосмыслить само допущение, что человека в реальности могут убить, и глупо добавил:
- Она была швеей.

В какой-то момент Кевин испугался, что теряет внимание собеседника, и ответно притих. Однако в ту короткую паузу в разговоре он не стал предаваться воспоминаниям либо репетировать следующую тираду; более того, Хиггс очень остро ощущал важность происходящего и ответственность его поступка, чувствуя себя живым, и беспокойно огляделся, примеряя обстановку кабинета по себе, но ему по-прежнему было трудно разобраться, превратится ли он с возрастом в не менее солидного джентльмена, в руках которого позолоченная ручка или вычурное пресс-папье не будут казаться чем-то смешным (Кевин испытывал робость перед элементами власти), или же продолжит, как выражался Эдвард при строгом, но одобрительном молчании Линды «прыгать». «Прыгать на сцене», они имели в виду; родители Доры ненавидели его увлечения.
Рассеянно протянув руку к пододвинутым салфеткам и не сразу поняв, что разумел под собою этот жест редактора, Кевин вытянул одну из салфеток, слегка наклонил голову набок, сложил салфетку несколько раз, пытаясь добиться идеального равнобедренного треугольника и тщательно разглаживая сгибы.
- Меня зовут Кевин Хиггс. – Он просиял от вопроса, с облегчением осознав, что мистера Рамиреса интересует больше он, Кевин, чем его погибшая жена. – Менеджер в «Prudential», страхование...
Он произнес «страхование» почти мечтательно.
- Да, страхование жизни – полезная вещь. Как доказывает мой случай. – Кевин криво улыбнулся. – Конечно, прежде всего должны быть прояснены детали дела… Но в том и загвоздка, мистер Рамирес. Полиция ничего не предпринимает.
Хиггс нахмурился, покачал головой и энергично смял салфетку.
- А у меня двое детей.

Кевин негромко вздохнул и посмотрел мимо мистера Рамиреса. Сейчас в большинстве своем он работал с представителями VIP-сегмента или среднего класса (но с доходами намного выше, чем у него), но Хиггс помнил и те несколько лет в начале его карьеры страховщика, когда ему доводилось общаться с совсем иной категорией клиентов. Это были работники, «синие воротнички», как правило мужчины за сорок, зачастую технических специальностей и которым порою приходилось растолковывать один и тот же текст договора не потому, что они были особо непонятливы или даже глупы, но потому, что принимали важное решение и хотели получить максимальные гарантии, и спрашивали напрямик, даже с какой-то наивностью переспрашивали, «точно ли», и просили совета, «как лучше», – и в итоге Кевин и сам запутывался и начинал сомневаться, не обманывает ли он и действительно ли предлагает самый оптимальный вариант. Эти люди, для которых страхование жизни немножко все же казалось дикостью, которые отчасти смущались и которые имели определенные, религиозные предрассудки на этот счет, хотели быть уверенными, что в случае их смерти, потери кормильца, вопрос с ипотекой не разрешится излишне драматически, и домочадцы не останутся на улице. Такой исход кредитной истории тоже казался не меньшей дикостью, но был реален.
Кевин понимал, что не стоит признаваться этому человеку, что деньги (и деньги крупные) не будут лишними для его семьи: ему еще два года выплачивать ипотеку; похороны стали неожиданной и неприятной статьей расходов; потребуется нанять няню, которая контролировала бы девочек днем, развозила их на занятия и забирала домой; начало школьного года также будет весьма затратным, к тому же Джорджину планировали показать тренеру по гимнастике, что, при положительном вердикте, не исключало индивидуальные занятия в дальнейшем; следовало обновить сигнализацию (замки уже сменили); а Линда и Эдвард заявляли, что необходимо нанять частного детектива и что если это не сделает Кевин, то сделают они, не пожалев свои деньги, – и это естественно значило, что нанимать детектива придется Хиггсу. Страховая же компания займется собственным расследованием, чтобы отсечь вероятность мошенничества, и, возможно, Кевину, как сотруднику, пойдут на уступки и не будут затягивать рассмотрение на год, а то и на два, – а может, и наоборот, крайне неохотно пойдут навстречу именно ему, знающему кухню этого бизнеса.
Он изогнул бровь и перевел взгляд на лицо главного редактора.     
- Расследование ведется. Но вы понимаете, чем занимается полиция… Рассматривают самые нелепые версии, типа домашнего насилия. – Кевин дернулся, сделал неопределенный жест рукой, смахнув салфетку, наклонился и подобрал ее. – Но вы читали, что пишут в сети? Конечно, вы читали!
Глаза Хиггса заблестели, и он поерзал на стуле, оживляясь.
- Об убийствах? Я уверен, что это не случайность! И поэтому я хочу независимое  журналистское расследование. На мой взгляд, более честное.

- Да, к счастью, в сети появляется много информации. – Кевин подтвердил с рассеянной улыбкой, умолчав, насколько легко заметить, что коллег мистера Рамиреса больше интересуют пикантные, омерзительные подробности и спекуляции, которые могут поразить и вызвать осуждение, а главное – стимулировать фантазию. Но и сам Хиггс теперь жадно хватался именно за такие детали, коль скоро никаких конкретных имен и названий, за исключением пары мест, не выдавалось.
- Я, конечно, не детектив. Я вообще учился на инженера. Но убийства! Убийства женщин.* – Он выразительно посмотрел на редактора, как ничтоже сумняшеся подразумевая, что пострадать женщины могут только по самой очевидной и банальной причине. Кевин пожал плечами и добавил: – Молодых женщин.
Хиггс прочистил горло, опустил глаза и погладил пальцем край стола.
- Что касается схожести… – Он резко вскинул голову. – Я читал об одном похожем случае некоторое время назад. И не только. Женщины семейные, женщины с детьми, причем с дочерьми... Я читал об одном мужчине, у которого остались две маленьких дочери.
Кевин начал говорить спутано, зажестикулировав и пытаясь помочь себе руками.
- И, мистер Рамирес… Мне нелегко об этом говорить… – Хиггс снова закашлялся. – Правда. Простите. Но надо, я понимаю. Так, да. Дора, моя жена…
Кевин посмотрел собеседнику в глаза, поджал верхнюю губу, слегка качнулся и нахмурился с решительным видом.
- К ней не применялось физического насилия. Особого физического насилия, вы понимаете? И вот я думаю, как… Как так можно? В чем смысл? Это ведь ненормально, не так ли? Я имею в виду, что и другие случаи тоже ненормальны. Но это… Это подозрительно! И матери дочерей… Почему так? Вы знаете, это меня очень беспокоит. Мы и так никогда не оставляли девочек без присмотра. И… Мне кажется, что на такое способен только тот человек, у кого нет семьи и детей. – Кевин покачал головой. – Одиночка-психопат?

Кевин легко вздрогнул, встрепенувшись от яростного удара по столу, и взмахнул по-девичьи длинными ресницами, с удивлением взглянув на главного редактора Chicago Newsday, – и лицо его просветлело. Как всякий актер, заражаясь эмоциями партнера, Хиггс ощутил, как щеки на миг опалило жаром, и от чувства благодарности и растроганности на глаза навернулись слезы. Кевин судорожно постучал дрожащими пальцами по виску, пытаясь предотвратить рыдания: поведение мистера Рамиреса воодушевлял на решительные, мужественные действия, но Хиггс обмяк и чувствовал себя еще более ничтожным, чем до того момента, как он переступил порог этого кабинета, хотя, казалось бы, в деле об убийстве его жены намечались какие-то подвижки. Он еще не дошел до той степени отчаяния, когда любая надежда опьяняет и придает сил; как и не одурманился желанием мести; Кевин еще пребывал в ступоре, еще не до конца вкусил свое горе и не находил романтического флера в новом статусе вдовца; ему наивно и иррационально виделось, что если полиция (или кто иной) найдет убийцу Доры, то ему вернут и супругу – живую и невредимую, совсем не ту, что он похоронил неделю назад. 
Кевин выдохнул с облегчением и прижал ладонь к груди, изо всех сил сминая лацкан пиджака.
- Спасибо… Спасибо, что не остались равнодушным. Она… Она была хорошей женщиной, правда. Очень скромная, сейчас это редкость. – Хиггс широко распахнул глаза, вновь ужаснувшись произошедшему. – Это!.. Вдруг я не ценил?.. Что она хорошая… Женщина. Да, это могла быть и женщина, конечно…
Кевин поморщился, наконец почувствовав тупую боль в пальцах: кололи жесткие углы сминаемых визиток во внутреннем кармане. Дернувшись, Хиггс выудил несколько визиток и выбрал одну поопрятней.
- Мои контакты. Пожалуйста, звоните в любое время. Вопросы… Я все понимаю. Вы только звоните. – Ему внезапно стало жаль себя и девочек, но молчание пугало еще больше; молчание было подобно смерти. – Я сейчас работаю. Конечно, я потом найду хорошего психотерапевта, но сейчас я не могу не работать. Не только из-за финансов, я… Я просто не могу не выйти на работу. Иначе постоянно эти мысли. И девочкам я найду детского психолога. К нам уже приходили, из полиции или каких-то социальных служб, я не помню, не разбираюсь!
Пришлось еще раз крепче сжать виски.
- Мне дали телефоны. Но я просто не уверен, я даже не знаю, понимают ли они, что произошло. Лили – да, вероятно, а младшая – нет, не знаю. Она даже смеется. – Кевин сглотнул слюну. То, что малышка в такие времена могла по-прежнему радоваться своим детским радостям и оставаться ласковой, было одновременно ему дико и отрадно. – Ей всего три с половиной, она скоро забудет. Весь наш мир крутился вокруг нее. Признаться, мы с Дорой уделяли Джорджи больше внимания. Вы знаете, второй ребенок воспринимается совсем по-другому. Хотя Дора сильней желала первенца, а на вторую дочь уговорил ее я. Все это так запутанно…
Хиггс покачал головой и спохватился на том, что, разоткровенничавшись, отошел от темы разговора.
- У девочек есть занятия. Спорт и еще разное. Мои родители приезжали на похороны, но они живут в другом штате и работают. Родители Доры приезжали из Милуоки, у них тоже работа, но Линда обещала навещать по выходным и иногда в будни. Нам помогает еще Джейн, это соседка. Мы договорились, до школы она поможет. И я буду искать няню. Да, буду искать помощницу.
Кевин поспешно закрыл рот рукой, отвернулся и беззвучно подвинул по столу свою визитку.

- Благодарю вас, мистер Рамирес. Спасибо, − Кевин выдавил из себя на всхлипе и несколько раз покачнулся, успокаиваясь. Каждый день, уезжая и возвращаясь с работы, он рыдал в машине; в доме были девочки, в офисе коллеги, а машина превратилась в место уединения, и он мог бы отправиться на ней очень далеко, и если сама по себе семейная жизнь была ловушкой, то смерть одного из супругов навсегда и безвозвратно захлопывала ее дверцу.
- Я обязательно последую вашему примеру… − Хиггс поморщился, осознав, что от волнения подобрал неверное слово, и устало поправился: − Вашему совету.
Ему хотелось запереться в машине и долго плакать навзрыд, упав на руль. А может быть, даже разбиться. Но – дети, ипотека, колледж.
- Спасибо, но мне пора. Чем раньше вернусь домой, тем лучше. Постою немного на улице, подышу воздухом и поеду. Вы не думайте, я хорошо вожу. – Он задумчиво замер на последней фразе, но усилием воли встряхнул с себя оцепенение. Кевин поднялся и с застенчивой улыбкой протянул руку для пожатия. −  Я буду ждать.
Уже отойдя к двери, он в полуобороте вновь отвлеченно заметил:
- И вы не страшный. Страшны другие люди.
На улице он вдохнул полной грудью и зябко поежился в пиджаке.