PROLOGUE

Сборная солянка их разномастных, но вполне простых и лаконичных презентаций закончилась, и на журналистов, сидящих перед огромной аудиторией, по самое не хочу забитой студентами, обрушилось цунами аплодисментов.
Журналисты с понимающими ухмылками скользили внимательными взглядами по лица студентов, аспирантов и преподавателей в зале, совершенно автоматически отмечая, кому скучно, кто только что проснулся под шум аплодисментов, а кто слушал чересчур внимательно – таких было от силы семь-восемь на всю аудиторию – и не надо было иметь семь пядей во лбу, дабы понять, что из этих семи человек только двое станут профессионалами – остальных придётся уничтожить.
Это аквариум, полный мелких рыбёшек-студентов, дрессировщиков-преподавателей, пираний-энтузиастов (как раз те несколько человек) – и во всём этом месиве плавают пять хтонических чудовищ, чьи фамилии повергают едва ли не в священный трепет любого мало-мальски известного человека.
Они – не пираньи, не акулы, не тигры. Они – люди, и это – самое опасное.

***
- Слышь, Максвелл, - Эндрю Уэнэм, как всегда, просто катастрофически прямолобая скотина. – У меня идея.
Он умудряется говорить, едва шевеля губами – и при этом продолжая лукаво улыбаться абсолютно всем дамам абсолютно любого возраста в зале.
- Прогресс, Энд, - иронизирует в ответ критик, немного наклоняясь вперёд, чтобы взять стакан с водой. По пути Максвелл одаривает хамоватой ухмылкой сидящего по правую сторону от неё Марвина МаФэрлана, чистокровного ирландца, работающего в New York Times. Тот в ответ скалится самым пошлым образом.

***
Если рассматривать гостей слева направо, то никак нельзя понять, по какому же это умыслу их рассадили именно в таком порядке. Первым сидит Маркус Рэдфорд, который уже, кажется, лет десять, если  не больше, не расстаётся со своей брутальной бородой. Дизайн-директор Los Angeles Times олицетворяет собой свой родной город: внешне – ангел, ни дать, ни взять, но внутреннему его профессиональному сволочизму позавидуют все журналисты, собранные за главным столом, вместе взятые.
Ряд «великих и ужасных» продолжал Говард Бэнкрофт, возглавляющий медиа-холдинг Illinois Media Inc., который, по сути, являлся негласным фундаментом для любого печатного издания в северной части США, которое хотело подняться выше уровня «газетки для туалетов». Самый старший из присутствующих гостей, но – какова неожиданность! – самый проницательный (и самый пошлый), не чурающийся ни злой насмешки в адрес любого знакомого, ни скрабезных шуточек. Непривычно улыбчив – как для человека, занимающего столь важный пост.
Третьим – но только по счёту – шёл Марвин МакФэрлан, журналист New York Times, отчаянный авантюрист, совершенно безбашенный человек и настолько блестящий профессионал, что все алмазы мира нервно блекли в его присутствии. Икона для любого талантливого журналиста, делающего репортажи с места событий. Зеленоглазый, светоловолосый, радостно-непринуждённый, этот человек представляется всем милым и уравновешенным – пока дело не доходит до показа мод его многочисленных «Я». многолик, как хамелеон.
Джиллиан Максвелл не сидит в самом центре стола: мужчины в начале этого собрания решили побыть джентльменами и соблюсти хотя бы мимолётное и совершенно не присущее журналистам приличие – то есть, позволили ей самой выбирать, где именно сесть. Привычно собранная, сероглазая и внимательная – сегодня, пожалуй, отдала бразды правления шовинистам-мужчинам и позволяет себе наслаждаться тем, что она – единственная женщина в столь высокородной, не побояться бы этого слова, компании.
Своеобразный круг доисторических хищников замыкает Эндрю Уэнэм, харизматичный и весёлый человек себе на уме, без пяти минут заместитель главного редактора одного из самых влиятельных журналов во всём мире – The Rolling Stone Magazine (и, по совместительству и стечению обстоятельств, человек, с которым Максвелл в свою бытность помоложе, любила проводить бессонные ночи). Под мягкой и улыбчивой оболочкой, как знают очень немногие, прячется жестокий деспот и гениальный в своих стратегических решениях маркетолог.

Их сидит за столом пятеро – четыре всадника Апокалипсиса и олицетворение грозы, его предвещающей. Все улыбчивы, спокойны, несколько мечтательны, расслабленны и готовы уничтожить любого несогласного одним взглядом. Все, как на подбор, светлоглазые, практически одного возраста и роста – и, кажется, даже профессиональные повадки проскальзывают одинаковые. Словно единый организм разделили на части.
Вы глупцы, милые зрители – перед вами самые конформистские конкуренты, которые взаимную непереносимость сумели деформировать под влиянием одной на пятерых воли в искаженное подобие извращённой дружбы.
Пять человек, которые мечтают уничтожить начальников друг друга – и друг друга, но которые, тем не менее, считают это личной привилегией – и если кто-то ещё посмеет позариться на неё – тому несдобровать. Зачинщики и изобретатели самых громких скандалов в истории СМИ Соединённых Штатов, втихаря обменивающиеся информацией, которая нужна одному, но ни к чему для другого.
Взаимовыгодный симбиоз пожирающих всё живое на своём пути монстров.

***
- Джилл, - закатывает глаза Эндрю, откидываясь на спинку стула и за спиной Максвелл хитро переглядываясь с Марвином. – Ты банальна, как дуло пистолета.
Журналистка улыбается, не поворачивая головы и адресуя свою улыбку всем и никому.
- Нет, правда, идея здравая, - продолжает гнуть свою линию талантище Уэнэм.
Джиллиан думает, что уже можно снизойти до царской милости, и, копируя движение Эндрю, так же опирается спиной на спинку стула.
- Итак? – произносит Максвелл, прищурившись.
- Текила, сомбреро и танго, красавица, - подытоживает будущий редактор (в этом никто не сомневается) The Rolling Stone Magazine.
- Ты же в своих ногах после текилы путаешься, - привычно огрызается журналистка, сложив руки в замок на груди.
- А почему, ты думаешь, он тебя сногсшибательной считает? – издевательски язвит Марвин, при этом одобрительно просвечивая Максвелл рентгеновскими лучами своих зелёных **ядских глаз.
- Заткнулись. Быстро, - отрезает Говард, испепеляющим взглядом прорезав пространство между тремя коллегами.
На огнеупорных такие выпады не действуют – о чем три журналиста молчаливо сообщают Бэнкрофту в ответ. Тот только крутит головой, разминая шею, и что-то бормочет сидящему справа от него Рэдфорду – последний не упускает шанса облокотиться о стол и азартно зыркнуть на Эндрю.
Джиллиан с радостным энтузиазмом подхватывает это легкомысленное настроение, ухмыльнувшись МакФэрлану.
Уэнэм прав: будет текила.
И текилой это всё не закончится.

- Окей, - развязно соглашается и за Джиллиан, и за себя Марвин, отклоняясь назад и быстро перебрасываясь парой фраз с Маркусом и Говардом. Те кивают.
Ещё бы – кто из них откажется отвести душу в компании таких же долбанутых на всю голову журналистов, привычки которых давным-давно пустили корни в их личности?
- Заглохнуть, я сказал, - аккомпанирует меркнущему огромному экрану слева Бэнкрофт – и последующее дружное фырканье заглушает гром аплодисментов.
- Никогда не надоест это слушать, - довольно тянет Эндрю, хлопая в ладоши.
Джиллиан улыбается.
Марвин сыто ухмыляется.

Презентация закончилась, сейчас начнутся вопросы.

Журналисты на таких мероприятиях редко слушают друг друга – они уже прекрасно знают, какие именно вопросы им будут задавать, и как на них надо отвечать. Статичные, статичные студенты пошли – ноль креатива. Поэтому они себе общаются вполголоса в своё удовольствие совершенно ни о чём – и отвлекаясь лишь на оригинальные вопросы, всё реже вспарывающие пространство огромной аудитории.
Они дружат, фактически, семьями – и поэтому являют собой огромную, совершенно дурацкую семью, в которой все друг друга ненавидят настолько же, насколько и обожают.
Элита ненормальных.

Марвин что-то рассказывает вполголоса Джиллиан, Эндрю не устаёт комментировать каждое его десятое слово, и Максвелл молит высшие силы о том, чтобы не расхохотаться во весь голос, как до её мозга долетает по слуховому каналу выговоренная баритоном Рэдфорда её фамилия.
Как же хорошо, что они – профи, и умеют слушать вполуха.
- Нет, - отрезает она Маркусу. Привычный для обоих ход. – Это обычным людям нужны деньги, возможности и свобода слова. Нам, журналистам, хватит обреза, патронов и свободы действий.
Джиллиан не любит подобные мероприятия по одной причине: что не скажи – зал всегда хохочет. Будто они только шутки тут травят.
МакФэрлан, поджав губы, кивает головой – он, объехавший почти все горячие точки мира, знает, о чем говорит Максвелл.

Время от времени из зала мужчинам адресуют вопросы личного характера.
Время от времени журналисты издеваются в открытую.
Время от времени они завуалировано и эпично посылают нахрен и не только и друг друга, и тех, кто задаёт вопросы.

- Нет, что вы. Я вообще ненавижу Максвелл – что бабы забыли в журналистике?! – Уэнэм. – Но ноги у неё мировые.

- Было дело. Или не было? Вот чёрт, я даже не помню… Рэдфорд, мы тогда с Энни Лейбовиц работали, да? Маркус тогда говорил, что ради вербовки такого талантища сделает операцию по смене пола и станет лесбиянкой.
Максвелл.

- Ага, помню. Ирак, жара, войска, военные фотографы, пара журналистов. Брали интервью у одного капрала, вроде удачно. Вышли на перекур за заднюю стену палатки – а там половина женского корпуса в коротких шортах и майках на пробежке. Военные фотографы мигом превратились в обычных папарацци, а я всё пять минут думал, что женщины специально тренировались в зоне видимости – чтобы у нас был постоянный стояк…
МакФэрлан.
Вечно об одном и том же.

- Нет, конечно. Ладно, каюсь. Да. Естественно. Незачем. Возможно. Маловероятно.
Бэнкрофт. Односложные ответы, которые порождают ещё больше вопросов.

Признание в любви Рэдфорду.
- Спасибо.
- Маркус! – журналистский хор на четверых.
Представитель LA Times убедительно делает вид, что ему стыдно.
- Хорошо-хорошо, - сдаётся Рэдфорд с кошачьей ухмылкой. Обращает взгляд на девицу, ранее высказавшуюся: - Большое, - с интонацией «сдохни-очень-медленно», - спасибо.
Эндрю, Джиллиан, Марвин и Говард синхронно прячут многозначительным жестом лицо в ладони.
- Эпик фэйл, - тихо констатирует МакФэрлан.
Пятёрка гостей смеётся.

***

Снова оглушительные аплодисменты.
Джиллиан одновременно с мужчинами поднимается из-за стола, легко склоняет голову в ответ на рукоплескание зала. Президент университета объявляет свободное время – и журналисты, по ранее условленному плану, расходятся в разные стороны соседнего зала, служащего одновременно фотоэкспозицией и огромной-преогромной беседкой.
Рэдфорда тут же окружают студентки, Марвин отправляется к стендам с военными фото, Джиллиан с Говардом, как единственные уроженцы Чикаго, проходят к центральному стенду, на котором в фотографиях изображена история Chicago Newsday. Уэнэм куда-то запропастился, от Бэнкрофта Максвелл быстро открестилась и, взмолив небо о терпении, перешла на спокойное общение со студентами.

Очень хотелось есть.

Отредактировано Jillian Maxwell (2013-01-09 17:53:27)

Джиллиан расхохоталась.
- Мой автограф есть в каждом воскресном выпуске Chicago Newsday. Так что кому надо, тот его уже облил слюной и соплями по самое не могу.
Максвелл прищурилась на девушку:
- Ну, есть особенные, которые таким не ограничиваются, - полузаговорщицки поведала она, скользнув взглядом в сторону Рэдфорда – благо, его рост (и её, вкупе с высоченным каблуком) это позволял. – Не вижу на вашем лице печати усталости, - весело поведала она студентке, профессионально цепким взглядом окинув ту с ног до головы и остановив своё внимание на глазах.
Под которыми, ай-яй-яй, почти что завидно, не было тёмных кругов от хронического недосыпа.
- Да ладно, - отмахнулась журналистка. – Не так тут уж и плохо. Хотя, по правде говоря, моя альма-матер нравится мне куда больше. Тут народу слишком много. И слишком всё журналистское. Я всегда мозгами и душой тянулась к чему-то более практичному и точному, чем вилописание по воде.
Максвелл передёрнула плечами, протянула руку студентке:
- Джиллиан. – Подмигнула: - Каким образом преподаватели заставили идти и трепаться с психопатами журналистского дела? Пригрозили, что если откажетесь, выгонят из университета?..

- Знаете, такое заканчивается только у тех, кто умеет пользоваться мозгами или тем рафинадом, что их заменяет, - с затаённым весельем отозвалась журналистка. – Бросьте, пусть народ тешится: одним – обожание, другим – возможность троллить всех и вся, будучи при этом в глазах окружающих паинькой.
Джиллиан позволила себе наглую усмешку.
- И как, будущее журналистики, - спросила она у девушки, - вели конспект этой лекции? – женщина хмыкнула. – Будь я на вашем месте, то удрала бы из зала под любым предлогом – быть частью аудитории жутко скучно.

- Коллеги? – Максвелл подняла брови. – Анна, свет очей моих на сегодняшний день, - патетически вздохнула журналистка, - мы не коллеги. Мы – тираннозавры, желающие откусить друг другу если не головы, то хотя бы руки. Хвосты. Задницы. Это факт, - кивнула она, наигранно-трагически прикрывая глаза. Затем, словно о чём-то вспомнив, заговорщицки улыбнулась, подошла к девушке практически вплотную, и, положив ей руку на плечо, заставила её повернуться в ту же сторону, что и Джилл.
- Давайте я вам представлю всех этих динозавров, окей? – не сдержала едко-покровительственной интонации женщина, ухмыляясь. – Итак, вон там, среди девиц, Маркус Рэдфорд. Настоящая скотина и отборнейшая – элитная, я бы сказала – порядочная сволочь. Благодаря своей арийской внешности, - журналистка закатила глаза, - развлекается тем, что издевается над всеми особями женского пола. Особенно, - хмыкнула она, опустив наклонив голову в сторону и вниз и глядя на Анну, - над молодыми глуповатыми особями. Какой, правда, ему кайф от этого – ума не приложу.
Максвелл отправила Рэдфорду ослепительную улыбку.
Затем сощурилась на стоящую рядом студентку:
- Вы-то, надеюсь, не из этой касты рыбачек-неудачниц?

Отредактировано Jillian Maxwell (2013-01-14 16:42:04)

- Конечно, прямолинейно! – воскликнув, подтвердила слова девушки Джилл. – Он же вообще девушек считает низшей расой. Ну, не  всех, - нехотя согласилась с возможными предположениями Максвелл. – В общем, хватит ему и внимания вообще – обойдётся без наших фанфар, - поворачиваясь в другую сторону и увлекая за собой Анну, отрезала она.
- Говард Бэнкрофт, - продолжила журналистка, указывая кивком головы на мужчину, стоящего поодаль ото всех. – Опасное создание: молчит, наблюдает, делает выводы – и уничтожает так, что воскреснуть не получится даже с помощью Короля-ведьмака из Ангмара, - торжественно добавила женщина. – А если кратко и по существу, то он – местный персональный Иисус Христос для любого писаки, стремящегося попасть в худо-бедно известное издание.
Бэнкрофт, сволочь, ухмылялся.
Максвелл, как такая же сволочь, размышляла, во что ей эта ухмылка выльется после.

- Скажу по секрету: если вы сами, реально и объективно оценив свои возможности, посчитаете, что пишете достаточно хорошо для того, чтобы он прочитал первые три строки вашего текста – смело отправляйте ему сэмпл. Не редакторам, не другим журналистам – последние чисто из вредности откажут. А Бэнкрофт определит, к кому и на какую вакансию можно вас отправить.
Джиллиан цокнула языком.
- Один из немногих справедливых людей в нашем мире.

- Да-да, былинные старые басни, - отмахивается Максвелл, развеселившись.
Эво как, девица-то с характером!
- Вон те два выкормыша жестоких журналистских  будней, Уэнэм и МакФэрлан – остроязычные и прямолинейные сволочи. Столкнётесь с ними где-то по жизни – имейте в виду, сразу заявят, насколько отвратительно выглядите. Хотя, - Джиллиан отклонилась в сторону, просканировав свою благодарную слушательницу, - по правде говоря, вы уже не обращаете на это внимания. То есть, на жёсткость критики в свой адрес.
Женщина хмыкнула.
- Что, Ричардсон на место не раз ставил, да? Или вы к нему на лекции не ходили? Бронебойный мизантропный лом, против которого никакой другой лом даже частным случаем дезинтегратора бесполезен, - журналистка прищурилась, припоминая очень давнего и очень нехорошего знакомого. Эдакий яркий представитель «ТОП-10 самых мерзких шовинистов галактики Млечный Путь». Засранец.
Хотя его методы позволяют отсеивать тут же добрую половину тупиц.

- В какую сферу думаете пытаться влезть? Шоу-бизнес? Криминал? Политика?